Медный перстень "Лютый зверь".

15 век. Резное изображение печать на площадке. Целое меднолитоке колечко.

• Вес изделия  2.66 гр.
• Размер 17.5

 Символика средневековых русских перстней

Появление древнерусских средневековых печатных перстней как предметов, имеющих самостоятельное прикладное значение и художественную целостность, связано, в первую очередь, с широким распространением самих печатей и расширением их функционального использования. Для удобства и сбережения княжеские, боярские, святительские печати, печати областей, присутственных мест и частных лиц «обыкновенно вделывались в кольца в виде перстней»1. Более массивный перстень, надеваемый на большой палец, назывался «напалком», а имевший резную вставку из камня - «жуковиною»2 (слово это часто встречается в грамотах XV и XVI вв.). Подобные перстни в древнерусских духовных завещаниях указывались в качестве родового наследства. Возможно, это связано с тем, что на протяжении веков оттиск печати, превратившейся со временем в перстень-печать, играл роль часто используемого и известного факсимиле.

Достаточно часто на средневековых русских печатных перстнях встречаются изображения зверей и птиц. Как и в случае с изображениями ратников (см. «Цейхгауз», № 15), в зооморфных сюжетах обнаруживается некая смысловая упорядоченность. Можно даже проследить единство стиля, графического языка, порой даже сходство почерка мастеров, изготавливавших перстни с изображениями воинов и зверей.

Основой для построения композиции последних являлись представления наших далеких предков об окружающем их мире, где «царство людей» и «царство зверей» существовали в единстве и взаимопроникновении. Такое мировосприятие позволяло людям общаться через животное-символ с высшим духовным началом, видеть в животных посланников и проводников его воли.

Образы животных оказали большое влияние на развитие языка символов и иносказаний, превратившегося в важный элемент национальной культуры. Классическим примером могут служить случаи, когда за боевые качества воин получал прозвища связанные с характерными чертами каких-либо животных. Причем в процессе рождения прозвища значение имело не только простое ассоциативное сопоставление, но и подсознательное значение слова. Так, прозвище Курско-Трубчевского князя Всеволода Святославича «Буй Тур Всеволод» включало «Буй» - дикий, сильный, храбрый, гордый, и «Тур»-бык, вол как символ мужества, отваги и силы. Вместе эти определения князя Всеволода характеризуют его силу и храбрость3.

Многие из животных (существовавших или вымышленных) описаны с качественными характеристиками в древнерусском трактате «Физиолог», известном по спискам XV в. и восходящем к сборнику рассказов о природе, возникшему в Александрии во II-III вв. н.э. на основе античных и восточных источников. Упоминаемые в нем животные в соответствии с традицией христианской литературы уподоблялись образам и понятиям религии и морали. Сегодня эти определения помогают расшифровать смысл зооморфных изображений на печатных перстнях.

В древнерусских летописях неоднократно упоминается таинственный лютый зверь. Что это за зверь такой?

Он свиреп, кровожаден, коварен и стремителен, возникает в ночи и в ней же исчезает. Некоторые из исследователей склонны считать его эвфемизмом и образным выражением, другие полагают, что за «лютым зверем» скрывается конкретное животное. И многое указывает, что это так и есть.

В знаменитом «Поучении Владимира Мономаха», датируемом 1117 годом и представляющем собой автобиографичное произведение, имеется описание встречи князя с лютым зверем. «Лютый зверь вскочил ко мне на бедра и коня со мною опрокинул, и Бог сохранил меня невредимым», – написал Владимир Мономах, вспоминая много лет спустя те ужасные мгновения.

В «Слове о полку Игореве» также есть упоминание о таинственном звере: «Из Белгорода в полночь поскакал лютым зверем, завесившись синей мглой…»

Оба произведения относятся примерно к одному и тому же временному периоду и, что особенно важно, к одному кругу. Означает ли это, что лютый зверь из «Слова…» и лютый зверь из «Поучения...» – один и тот же зверь? Исследователи полагают, что нет. Потому что в «Слове…» сочетание «лютый зверь» – явно образное, литературное, эмоциональное.

Старославянское слово «лютый» означает «терзатель». На Руси оно считалось, с одной стороны, словом, характеризующим истинные качества зверя: его жестокость, злобность, кровожадность, а с другой – являлось неким эвфемизмом и обобщённым названием самого страшного и непобедимого хищника среди прочих. Поэтому под «лютым зверем» частенько упоминались известные своей свирепостью, то есть по-настоящему лютые животные, способные кого-либо растерзать, – львы, медведи, волки, рыси и т. д. Рассказывалось даже про «лютого зверя коркодила».

И в «Слове…» под «лютым зверем» явно подразумевается волк, «усиленный» этим сравнением: «Скочи [Всеслав] отъ нихъ лютымъ зверемъ… скочи влъкомъ до Немиги...»

Однако считать лютого зверя из старинных летописей только лишь образным выражением никак нельзя, так как в ряде документов этот таинственный зверь выступает совсем не как литературный образ. В том же «Поучении Владимира Мономаха» нападение лютого зверя описывается скорее документально, нежели образно. И нет никакого сомнения, что если бы на князя, заядлого и опытного охотника, напал вдруг волк или медведь, то он бы так и написал.

Но князь пишет именно про лютого зверя, упоминая о нём столь же обыденным тоном, как и про остальных животных: «И вот что я в Чернигове делал: коней диких своими руками связал я в пущах десять и двадцать, живых коней, помимо того, что, разъезжая по равнине, ловил своими руками тех же коней диких. Два тура метали меня рогами вместе с конём, олень меня один бодал, а из двух лосей один ногами топтал, другой рогами бодал. Вепрь у меня на бедре меч оторвал, медведь мне у колена потник укусил, лютый зверь вскочил ко мне на бедра и коня со мною опрокинул…»

В «Повести временных лет», в рассказе об искушении бесами печорского инока Исакия, говорится, что бесы принимали образы «медведя, лютого зверя, вола, змеи, мыши и всяких гадов».

И здесь мы видим то же самое: лютый зверь упоминается в одном ряду с обычными животными. Следовательно, это была конкретная зверюга, всем известная и явно не мифического толка. Осталось узнать, кого на Руси называли «лютым зверем»